Джим Моррисон
и
The Doors

«Люди сопротивляются свободе, потому, что боятся неизведанного, – говорил знаменитый поэт и певец Джим Моррисон. – Но загляните в глубь, посмотрите на корни этого ужаса. Тогда страх утратит свою силу и боязнь свободы отступит и исчезнет. Вы свободны». На собственном примере он доказал, что достичь абсолютной свободы возможно. Хоть и не на долго. Саша Новак

Он умер в воде – сын контр-адмирала ВМФ. Король ящериц, повелитель земноводных. В ванне парижской квартиры от сердечного приступа, как записано в протоколе полиции. Его вынули из воды и положили на кровать. Памела Курсон. его подруга, его жена, хоть они никогда не были официально женаты, не дала отвезти тело в морг. Его обложили льдом и оставили лежать на кровати.

Джеймс Дуглас Моррисон родился в штате Флорида, в городке Мельбурн, в семье военного моряка Джорджа Стивена Моррисона и Клары Моррисон 8 декабря 1943 года. Его отец прошел через Перл-Харбор иначе говоря, выжил в той мясорубке, которая сопровождала налет японской авиации на американский порт. Во Флориде, где родился его сын. Джордж Моррисон готовился к отправке на фронт в Европу.

Первые годы своей жизни Джим жил вдвоем с матерью – и это было самое безмятежное время. Потом закончилась война, отец стал чаще бывать дома – хотя не настолько часто, чтобы стать близким сыну, и наводить военно-морские порядки в семье. Джим должен был говорить отцу «сэр» и спрашивать разрешения, прежде чем выйти из-за стола после обеда. Семья переезжала с места на место. В 1947 году они уже жили в Нью-Мексико, где мать родила Джиму сестру – Энни Робин, а еще через год оказались в Калифорнии – там у Джима появился брат Эндрю Ли Моррисон.

В Нью-Мексико Джим получил опыт, который стал для него одним из самых значимых в жизни. Они ехали в машине и по дороге увидели перевернувшийся грузовик. Вдоль дороги валялись окровавленные тела индейцев. Тогда юный Джеймс впервые осознал присутствие смерти в своем благополучном мире. «Я почувствовал, как призраки этих мертвых индейцев окружили нашу пытающуюся поскорее уехать машину, а потом в какой-то момент вселились в меня», – рассказывал он.

Позже этот случай он вспоминал неоднократно, писал стихи о духах и призраках, говорил об этом в интервью. Правда, семья его вспоминала немного другое: просто дорожную аварию и нескольких раненых индейцев. «На Джима это произвело огромное впечатление, – говорил его отец. – Он зациклился на этих несчастных индейцах». А сестра Моррисона считала, что «Джим выдумал мертвецов у дороги». Так он и рос: его суровый отец, переживший войну и смерть друзей, не чувствовал, как мальчик тянется к нему, и игнорировал бурную фантазию сына: друзья и родные ему скорее не верили: Моррисон, по сути, на всю жизнь остался один на один с погибшими в пустыне индейцами.

За время учебы Джеймс Моррисон сменил несколько школ, и хотя он получал хорошие отметки, ученики и преподаватели считали его странным, неуравновешенным, диким и капризным ребенком. Подростком Моррисон действительно позволял себе лишнего – грубовато шутил над сверстниками, врал, водился с хулиганами, терроризировал соседей громкой музыкой, но при этом самым любимым его занятием было чтение. В свободное время он почти ничего больше не делал, только читал: средневековую поэзию. Ницше, книги о верованиях индейцев, античные драмы. Селина, Сартра. Рембо, поэтов-битников и сов­ременные американские романы. Имя для своей группы The Doors («Двери») он взял из названия книги Олдоса Хаксли «Двери восприятия. Рай и Ад», написанной в середине пятидесятых, когда Джеймс, подросток с открытой улыбкой, только начинал свое путешествие в другую реальность. Путешествовать он пытался не только при помощи книг, но и алкоголя – пить начал рано, чтобы позлить «предков», а к моменту поступления в колледж у него вошло в привычку всегда иметь под рукой фляжку виски. Его музыкой были блюз, кантри и рок-н-ролл – все, что положено слушать американскому подростку тех лет. Да и внешне он был довольно типичен – крепкий, здоровый и улыбчивый. Но внутри все больше отдалялся от родителей и их благополучного образа жизни – для них дающегося с таким трудом, а для Джеймса – такого унылого и ограниченного.

Послевоенное изобилие - когда все стало доступно и все можно было купить, все эти пригородные домики пятидесятых, аккуратная одежда, складки на брюках и кашемировые свитера – для Джеймса все было нанизано на колючую проволоку жаждущего военной дисциплины отца. Моррисон-старший хотел видеть сына военным и водил его на свой корабль, где они стреляли из пулемета по чайкам, а Моррисон-младший только и думал, как отмазаться от этих расстрелов и сбежать на свободу. Он мечтал снимать кино и с пятнадцати лет вел дневники, записывая туда все, что могло со временем пригодиться. Окончив школу и демонстративно не явившись получать диплом. Джеймс Моррисон переехал жить к бабушке во Флориду и поступил в учебное заведение под названием «Санкт-Петербургский джуниор колледж». Здесь он изучал историю эпохи Возрождения, творчество Иеронима Босха и актерскую игру, участвовал в постановках студенческого театра. Здесь же он начал экспериментировать с наркотиками – впрочем, на дворе стоял 1961 год, тогда их принимали почти все «продвинутые» молодые люди. В Америке начиналась сексуальная революция, а вместе с ней – революция в музыке, кино и литературе. Для того чтобы переварить это все, полагалось очистить разум от старых правил и способов восприятия. Быстрее всего это удавалось при помощи наркотиков – тоже новых, как и все остальное. Рядом с Тимоти Лири и опытами с ЛСД марихуана выглядела невинным детским развлечением. Моррисон, употреблявший алкоголь давно и умело, не прошел мимо новых дверей «на ту сторону». Он расширял свое сознание, осваивая новые горизонты, а параллельно изучал в колледже философию и психологию толпы.

«Он околачивался среди богемы - людей, которые любили носить протертые до дыр штаны – вспоминал один из однокурсников Джима. – Он позировал как модель для факультета искусствоведения, был готов продавать свою кровь Красному Кресту, лишь бы получить пару баксов. Однажды я увидел, как Джим ходил по буфету и доедал то, что осталось на столах. Я почувствовал, что он – и все остальные - вживались в образ «молодой художник, умирающий от голода». К тому же Моррисон мечтал уехать из Флориды и учиться в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Он непременно уехал бы раньше, если бы не любовь к школьнице Мэри Вербелоу.

Джим увидел Мэри в 1962 году, на пляже. Влюбился с первого взгляда и был готов сделать ради нее все, что угодно: мыл ее машину, появлялся на пороге ее дома в чистой одежде, «красиво» ухаживал. Заодно пытался обратить ее в свою «веру»: именно под влиянием Моррисона Мэри пристрастилась к спиртному и регулярно таскалась с ним по вечеринкам.

По воспоминаниям сокурсников. Моррисон был ненадежным, взрывным и непредсказуемым юношей. Лишь рядом с Мэри он вел себя как агнец – и то до поры, пока его не провоцировали превратиться в дикого зверя. Однажды Джим привел Мэри на вечеринку, и какой-то парень пытался заговорить с ней. Приревновав. Джим схватил парня за ремень и швырнул через всю комнату. Мэри льстило такое отношение, но эту любовь она принимала холодно, упорно отказывая Джиму в близости. Как ни странно, чувства девушки растопила поэзия: узнав, что Джим пишет стихи. Мэри призналась, что и сама этим грешит. Моррисон тут же сориентировался и заявил, что несколько десятков его последних стихов посвящены как раз ей…

Уехать в Калифорнию Моррисон решился только после того, как Мэри поклялась вскоре приехать к нему – она мечтала после окончания школы стать танцовщицей, как Джинджер Роджерс. Уговорить родителей отпустить его в Калифорнию изучать кино было сложнее, поэтому Моррисон просто убежал из дома.

Незадолго до бегства Джима отец отвел его на корабль – и заставил сделать армейскую короткую стрижку у корабельного парикмахера. Студент отделения кинематографии прибыл в Калифорнийский университет с видом новобранца ВМФ. Вряд ли ему хотелось произвести именно такое впечатление на новую компанию.

Первые месяцы в Калифорнийском университете Джим провел на редкость спокойно. В 60- х здешняя киношкола была на подъеме. Здесь преподавали ведущие кинорежиссеры: Стэнли Крамер, Жан Ренуар. Иозеф фон Штернберг, а учеба отдавала свободолюбием, что явно подкупало Джима. По субботам он шатался но Венус-Вич. где собиралась местная творческая богема, по воскресеньям часами болтал по телефону с Мэри в ожидании того дня, когда она наконец приедет к нему.

Мэри действительно приехала к нему и сразу начала искать работу танцовщицы в местных клубах, а заодно и агента. Она была уверена, что ее ждет звездная судьба. Джим на тот момент был уже «душой» компании студентов киношколы и собирался снимать первые учебные фильмы. Приезд Мэри по-настоящему осчастливил его но ненадолго.

Узнав, что девушка устроилась на работу танцовщицей go-go, Моррисон запротестовал: ему не нравилось, что на его полуголую девушку будут пялиться посетители клуба. Масла в огонь подлил появившийся агент Вербелоу, который потребовал, чтобы Мэри не снималась в короткометражке «юного неудачника». Джим пони­мал, что их роман неумолимо двигался к финалу. Но расставание с Мэри Вербелоу стало для Моррисона еще одним потрясением, изменившим его отношение к себе и к миру. С ней он был влюбленным рабом, со всеми остальными он был божеством, принимавшим любовь других. С ней он гулял по пляжу и делился всеми своими мыслями, с теми, кто был после нее, его отношения состояли из ночей секса и последующих исчезновений. После разрыва с Мэри Джим Моррисон больше не впускал в свою душу ни одну женщину. Он любил их жил с ними, покупал им одежду, давал деньги и завещал имущество, но свои мысли и боль оставлял для них закрытыми. Калифорния на четыре года стала его убежищем, гнездом или норой, где он превращался из Джеймса Дугласа Моррисона в Короля ящериц, заглавного героя своей поэмы.

К июлю 1965 года Джим Моррисон был дипломированным кинематографистом и недипломированным, но профессиональным знатоком наркотических препаратов и алкогольных напитков. Он жил в доме своего приятеля на крыше – в теплом калифорнийском климате можно не бояться замерзнуть ночью. Но на всякий случай у него были электроодеяло и плитка, на которой он мог сварить себе суп из пакета или вскипятить чай. Вел дневники, писал стихи и все больше превращался в отшельника. Глотал ЛСД – тогда еще его не запретили, и под воздействием «кислоты» сочинял музыку. Как Моррисон впоследствии признавался Джерри Хопкинсу из журнала Rolling Stone, его вдруг стали посещать музыкальные образы: «Внутри себя я слышал настоящий концерт, там была группа, песни и публика, целая толпа. Первые пять или шесть песен я написал, просто перенеся на бумагу то, что слышал в фантастическом рок-концерте, происходящем в моем подсознании. И раз уж я создал эти песни, то просто обязан был их спеть».

Правда, они могли бы так и остаться только на бумаге, если бы не его приятель по университету Рэй Манзарек. Именно ему Моррисон сыграл несколько песен. «Когда он спел: «Давай поплывем клуне…», я подумал: вот оно!.. Казалось, если мы соберем группу, то заработаем миллион долларов» – годы спустя вспоминал Манзарек.

Еще двое музыкантов нашлись довольно быстро: Робби Кригер – гитарист и барабанщик Джон Дензмор. Так появилась группа The Doors – без изменений в составе она дожила до самого своего конца, когда Джим Моррисон вы­шел из нее по причине собственной смерти.

Первые выступления The Doors сложно назвать полноценными концертами рок-группы – музыканты были неопытны, солист вообще стеснялся публики и пел стоя к ней спиной. Впрочем, и тогда, и позднее Джим не то чтобы пел – скорее это походило на чтение стихов под музыку. Длинные гитарные и клавишные импровизации, короткие строчки, положенные на ритмическую основу ударных, космический или к тому стремящийся – звук, хрипловатый голос солиста. Эта музыка была не похожа на The Beatles, от которых сходил с ума весь мир. В ней не было легкости и завершенных мелодий, но в ней была философия, и боль, и любовь, и гнев – все, что носил в себе Джим Моррисон.

Выступления проходили в маленьких клубах, и приглашение в лучший клуб Лос-Анджелеса на Сансет Стрип – Whisky-A-Go-Go – стало настоящим прорывом в карьере. Правда, в лексиконе Джима не было слов «прорыв» и «карьера». Ему нравилось выступать, он учился петь и попадать в ноты, заводить толпу и управлять ею. Но все чаще приходил на концерты в алкогольном, а иногда и наркотическом опьянении, поэтому как фронтмен он с самого начала доставлял своим партнерам определенные неудобства.

С другой стороны, именно на него слетались сотни поклонниц, благодаря требованиям которых клубы продолжали приглашать группу, невзирая на выходки солиста.

Джим Моррисон в начале шестидесятых выглядел как молодой бог, сошедший с небес: темная грива волос, безупречный контур лица, пухлые губы, отрешенный, сосредоточенный взгляд и волшебная улыбка ребенка. Высокий, стройный, он носил кожаные штаны и мягкие рубашки, расстегнутые на груди. Его жесты казались странными, он приседал во время пения и выпрыгивал вверх, погружался в танец, похожий на языческие ритуальные пляски. Или стоял неподвижно, как идол, с прямой спиной танцора, впервые вышедшего на сцену. Через каких-нибудь пару лет он уже выходил к толпе как матадор к быку чуть наклонив голову, уже зная, что ему нужно расшевелить, разозлить, сдвинуть с места эту многотонную тушу, эту гору живого мяса. И он прыгал, и кричал, и ругал их всеми словами, которые знал, бросал в них микрофоны и раздевался, словно пытаясь возбудить их перед соитием. Но это потом, а вначале он плавно и медленно вышагивал по сцене, грациозный, как молодое дикое животное. И даже кланялся после песен.

Вскоре группу заметил продюсер Пол Ротшильд со звукозаписывающего лейбла Elektra Records, контракт с которым позволил The Doors почувствовать себя настоящей группой. Первый их сингл Break On Through вошел в первую десятку американского хит-парада Billboard, а следующий. Light My Fire, занял первое место. Дебютный альбом The Doors тоже лидировал в хит-парадах – это случилось в 1967 году. К тому времени Джим Моррисон уже определенно был алкоголиком: он выпи­вал зараз шесть банок пива, с этого мог начать свой день и закончить его уже парой литров виски. Глотал таблетки, не разбираясь, что это и кто ему их дал. Нюхал кокаин, а «травку» в его руке можно увидеть даже на кинохронике, и единственное, чего он не делал, – не кололся, потому что боялся игл, уколов и вида крови.

Между тем Манзарек, Кригер и Дензмор на доходы от пластинок и концертов покупали дома, обзаводились хозяйством и планировали долгую счастливую карьеру в рок-н-ролле. А Моррисон с его принципиальной бытовой безалаберностью, вечно занимающий у них деньги и хуже – угрожающий сорвать любой из запланированных концертов, начинал их раздражать. Лохматый неопрятный юноша, уверяющий, что он – Король ящериц, что может все и называющий своих вполне здравствующих родителей мертвыми, раздражал бы любого. Даже несмотря на то, что Король ящериц – это всего лишь поэтический об­раз, а что касается родителей – так у Джима к ним были свои претензии.

Однажды его мать даже приехала на концерт. Он же в ответ на этот жест примирения кричал ей в лицо ругательства прямо со сцены. «Большинство любящих родителей и родственников совершают убийство с улыбкой на лице. Они заставляют нас разрушать личность, которой является каждый из нас на самом деле: происходит незаметное убийство…» – объяснял в одном из интервью Джим.

В сентябре 1965 года из толпы поклонниц к нему прибилась одна – рыжеволосая восемнадцатилетняя Памела Курсон. Джим принимал ее любовь, называл «космической подружкой», при этом он не хранил ей верность и не собирался обсуждать с ней свои, что называется, планы на будущее. В общем-то, у него их и не было, у него даже дома не было, и если бы не Памела, он продолжал бы спать на пляже. Он просто хотел дойти до самого дна и подняться в самое небо, и прожить долго, чтобы распробовать на вкус собственную смерть. Это было крайне романтично и весело. Но женщин это пугало. Одна из его подружек потом вспоминала: «Мне казалось, что он совсем чокнутый. Он иногда заходил ко мне домой, и я боялась за своего маленького сына. Однажды я оставила его у себя одного, так он открыл консервные банки с тунцом и размазал содержимое по стенам».

У самого Моррисона всегда был ответ на любой вопрос. Если его спрашивали, почему он призывает к насилию на концертах и вообще ведет себя агрессивно, он немного застенчиво объяснял: «Америка рождалась в насилии. Насилие притягивает американцев. Они привыкли употреблять дозы препарированного насилия, как консервы. Они все под гипнозом телевидения. Телевидение – это невидимое средство защиты от неприкрытой реальности. Порок культуры двадцатого века – ее неспособность чувствовать реальность. Массы людей не могут жить без телевидения, «мыльных опер», кинофильмов, театра, поп-идолов. Они испытывают мощное эмоциональное воздействие со стороны символов. Но в повседневной реальности эти люди эмоционально мертвы».

Джим Моррисон хотел разбудить этих людей. Заставить их перестать говорить о свободе и пойти ее завоевывать. Ломать стены, драться с полицией, дежурившей во время концертов. Снести весь тот буржуазный строй, которым жила Америка, – но это, конечно же, преступление против государства. Поэтому Джима Моррисона периодически арестовывали. За дикие выходки, за хранение наркотиков, за призывы к бунту и драки с полицией. Это не считая арестов за вождение в пьяном виде без прав. Тем не менее Джим был неисправим – аресты, судебные иски и громадные залоги, которые вносили за него друзья, не заставляли его остановиться. Он продолжал существовать в своем мире и оттуда пытался докричаться до людей на другой стороне.

Возможно, именно поэтому он с такой охотой всегда давал интервью – ему нужно было объяснить людям, что он пытается сделать, особенно потому, что они-то не желали разбираться, а предпочитали видеть его рок-идолом, которому надо молиться. Он до поры до времени соглашался быть их божеством и. пока у него не осталось слишком мало физических сил, пытался поднять эту толпу, эту невероятную тяжесть в небо.

С Патрицией Кеннели Джим Моррисон познакомился в январе 1969 года в отеле «Плаза» в Нью-Йорке, на следующий день после концерта The Doors в Медисон-сквер-гарден. Ее называли «практикую­щей ведьмой», а в фильме Оливера Стоуна Кеннели представлена почти как чернокнижница, но вообще-то Патриция была тог­да редактором авторитетного журнала Jazz & Pop. Она встретилась с ним для интервью и с удивлением обнаружила, что знаменитый певец и скандалист Джим Моррисон – умный. Что он начитанный, и с ним есть о чем поговорить. Ей было с ним интересно, в отличие от рокеров-недоучек, с которыми обычно приходилось общаться. Патриция – высокая, красивая, рыжеволосая – не позволила этому знакомству закончиться ничем. Она знала, что у Моррисона есть девушка, но он говорил, что не женат и между ним с Памелой вообще-то давно ничего нет.

В июне 1970 года – за год до смерти Моррисона – Джим и Патриция обручились по кельтскому обычаю – разрезав руки и смешав кровь. Моррисон после завершения обряда упал в обморок. Патриция после завершения обряда стала считать себя его женой, а впоследствии даже сменила фамилию на Моррисон.

С Патрицией Джиму тоже было нескучно, он писал ей письма и разговаривал о книгах. Но Памела была с ним рядом, когда он напивался и буянил, когда снимался для глянцевых журналов и когда его привозили из полиции домой. Она принимала наркотики, как и Джим, – только зашла еще дальше и подсела на героин. Патриция же была беременна, требовала внимания и заботы. Но Джим находился далеко от всех этих бытовых нужд – он изучал пределы боли, которые может вынести человек, и другие пределы - те, что могут вынести его близкие. Две женщины были в его жизни одновременно, и та, которая была сильнее, – осталась жить и считает себя его наследницей. Та, что слабее, – Памела. – была с ним в последние дни в Париже, и именно ей Моррисон завещал все, что у него было. Памела Курсон умерла в 1974 году, а Патриция осталась, чтобы переписать жизнь Моррисона на свой лад: «Мы вряд ли вообще говорили о Памеле Курсон, – рассказывала Кеннели. – Она не имела с нами ничего общего. Джим вообще строго разделял свою жизнь на части. Я уверена, что именно Памела и убила его, и никто никогда не разубедит меня в этом. Возможно, непреднамеренно – наркоманы же не продумывают ничего заранее. Она просто пыталась привязать его к себе, контролировать его или наказать за то, что он оставляет ее, – она ведь знала, что он собирался сделать это».

Говоря о способах контроля. Патриция имела в виду наркотики – у Джима и Памелы, конечно же, был кокаин, и они, естественно, в тот вечер что-то употребляли, кроме алкоголя.

Возможно. Моррисон действительно собирался начать все сначала и оставить Памелу в прошлой жизни – как и группу, сцену, и последние шесть лет, за которые из юного божества он превратился в опухшего, заросшего бородой сатира, еле стоящего на ногах. Если на концерте ему удавалось не забыть слова – это была победа. Если его не выносили на руках со сцены - это был праздник для группы и менеджеров. Гастрольные концерты все чаще отменяли, потому что устроители не были уверены в том, что Джим придет на выступление, а он все чаще не приходил. Никому не говорил, куда идет, брал такси и исчезал перед началом концерта. А если уж и удавалось довести его до сцены, то он еле держался на ногах и отказывался петь. Теперь он не пытался поднимать эти тысячи людей в небо, а орал на них матом и требовал, чтобы все убирались прочь. Ему «все это дерьмо» больше не нужно.

Когда у него были светлые дни, он жалел, что потратил столько сил и времени на бесполезную суету, что потерял столько ночей и лет в опьянении. Начать все сначала – возможно, с новой группой, или вообще без группы, ведь у него есть поэзия и любовь к кино наверное, он мог бы снимать кино, несмотря на то, что его киноэксперименты всех решительно разочаровывали.

В январе 1971 года был записан последний диск группы L.A. Woman. После этого Джим уехал с Памелой в Париж.

Алкоголик и наркоман, буян и разрушитель. Джим Моррисон всю короткую жизнь Королем ящериц пытался удержаться на но­гах и сохранить в целости тот мир. в котором жили мертвые индейцы и другие поэтические образы. В мире Джима Моррисона группа The Doors распалась с его смертью, а все записи, все концерты, стихи, дневники и фильмы печатают и раздают бесплатно всем, кто хочет смотреть и слушать. В реальности группа до сих пор собирается под тем же названием и даже записывает пластинки. Например, вышедший в ноябре 2008 года двойной альбом Live at The Matrix 1967, запись которого была сделана во время выступления группы в Сан-Франциско в 1967 году.

В реальном мире Памела умерла в нищете от передозировки. Патриция написала мемуары и числится «вдовой покойного». Отец Джима Моррисона, которого он «убил» еще в начале шестидесятых, дожил до 89 лет и умер совсем недавно. В день смерти сына он прощался не с ним, а со своим военным кораблем, потому что ушел в отставку. В этом мире поклонники Джима Моррисона хотят верить, что он жив, но не потому, что он нужен здесь живым, а потому что он умер слишком просто и слишком загадочно. В Париже, в чужой квартире, от сердечного приступа в ванне – что это за смерть для суперзвезды? Только Моррисон не хотел быть суперзвездой и не позволил Памеле позвать врача, когда глубокой ночью 3 июля 1971 года в парижской квартире она проснулась от его тяжелого дыхания. Он не хотел отказываться от боли - думал, что не сможет больше писать стихи, если будет жить благополучно, спокойно. Двадцать семь с половиной лет, из них на сцене около шести, – это все-таки безумно мало.

www.zirop.ru